– Он у нас недавно. Это не наша собака, а родственницы. Она уехала погостить в другой город, а Бублика нам оставила.

– Бублика?

– Вообще-то по паспорту он Вильгельм-Какой-то-там-Милорд, но мой сын его сократил. Наш Вильгельм, конечно, выражал недовольство, но мы ему предоставили выбор: или Бублик, или Шмакодявка, или Пшел-вон-с-дивана. Он подумал и согласился на Бублика.

Катя искоса взглянула на собеседницу и снова рассмеялась. Лицо у той было непроницаемо серьезным, но по ямочкам на щеках, по интонации, по тому, как она глядела на собачонку, становилось понятным, что песика в их доме не обижают, даже если посмеиваются над ним.

– А как вашу красавицу зовут?

– Я зову ее Тонька, а хозяин – Антуанетта. Это не моя собака, а соседская. Я с ней гуляю для приработка.

Женщина пристально посмотрела на Катю и кивнула, ничего не сказав. Из-за ее понимающего кивка, из-за ее молчания и от того, что ямочки на ее щеках пропали, Катя вдруг стала рассказывать, как приехала сюда, как устроилась на одну работу, затем – на другую, как боится она ходить по вечерам по этому району, как тяжело ей привыкать к Москве, и маму надо обманывать два раза в неделю, а подруги, кажется, что-то подозревают, хотя она и им звонила… И спохватилась только тогда, когда чуть не произнесла имя мужа. «Господи, что я делаю?! – ужаснулась она. – Зачем я вываливаю свою жизнь на эту чужую женщину?!» Катя уже собралась извиниться, как вдруг незнакомка ласково провела по рукаву ее куртки ладонью – погладила, как собаку.

– Ничего, ничего, – сказала она. – Все наладится. Кстати, меня Маша зовут.

Она протянула тонкую узкую ладонь, и Кате бросилось в глаза обручальное кольцо на безымянном пальце. Катя торопливо стянула перчатку и пожала протянутую руку, про себя удивляясь непривычной для женщин манере здороваться.

– А меня – Катя. Простите, я совсем не хотела грузить вас своими проблемами.

– Грузить проблемами? – Маша чуть заметно усмехнулась. – Меня всегда удивляло это выражение. Сразу представляются проблемы, похожие на булыжники – такие большие, неподъемные. А мне кажется, что наши проблемы – как грязная холодная лужа: наступил и провалился. Или зачерпнул воды и вылил кому-нибудь за шиворот.

– Не лужа. Водоворот. Шагнул – и тебя затянуло.

– Водоворот? Да, пожалуй. Хорошее сравнение. – Маша поежилась и одернула рукава куртки, так что они закрыли ладони. – Мы с Бубликом будем гулять в этом дворе каждое утро. Присоединяйтесь к нам, если хотите.

– Да… мы хотим, конечно!

– Вот и замечательно. До завтра! Бублик, ко мне!

Катя подхватила Антуанетту под мышку, и, помахав новой знакомой, заторопилась к дому. Маша смотрела ей вслед.

«Красивая девочка. И, похоже, у нее неприятности. Как она испугалась, когда заговорила про свою семью! Но чего?»

Она погладила песика, склонившего голову набок.

– Водоворот, значит… Пойдем домой, малыш. Наши заждались.

Утренняя встреча выбила Катю из колеи. Она, привыкшая скрытничать, не ожидала от себя такой откровенности с первой встречной симпатичной и благожелательной женщиной. «Еще не хватало для полноты картины уткнуться в ее зеленую куртку и разрыдаться! И Антуанетта бы мне подвыла… Артур прячется от бандитов, а я незнакомой собачнице выкладываю все, как на духу. Совсем с ума сошла!»

Из состояния самоедства ее вывел вопрос Эммы Григорьевны. Эмма Орлинкова была главным бухгалтером «Эврики», женщиной высокой, полной, с красивыми крупными чертами лица. Даже мясистый нос с широкими ноздрями ее не портил. Короткие волосы она красила в сливовый цвет и старательно укладывала волосок к волоску, так что на голове получалось нечто вроде фиолетового шлема. Катя ее побаивалась, и, чтобы избавиться от страха, представляла Эмму Григорьевну в тунике, легких плетеных сандалиях и со щитом в руке. Получалась престарелая Афина, располневшая на жертвоприношениях.

– Катерина, ответь мне на один простой вопрос. – Орлинкова подошла к Катиному столу и облокотилась на него, постукивая грубоватыми пальцами с короткими квадратными ногтями без лака. – Меня мучает любопытство. Как ты решилась на тот фортель – помнишь, когда удрала от Аллы Прохоровны?

Катя подняла голову и заметила, что из кабинета Кошелева вышли сам Игорь Сергеевич, Алла Прохоровна, Шаньский, Капитошин и Наталья Ивановна Гольц, приехавшая сегодня для подписания какого-то важного договора. Снежана стояла возле кофеварки и, улыбаясь, ждала ответа. Шалимова бросила недружелюбный взгляд на Орлинкову, но промолчала.

Катя смутилась и покраснела.

– Ты у нас девушка скромная, работящая… Я ведь за тобой уже полтора месяца наблюдаю. Как же тебе вообще пришло такое в голову – зайти в кабинет начальника и запереться там, а?

– Мне тоже интересно, – вдруг сказала Наталья Ивановна. – Что это было? Жест отчаяния?

– Нет, – нехотя сказала Катя. – Хотя, наверное, да. Просто… в тот день мне казалось, что у меня все должно получиться.

– С чего бы это? – фыркнула Алла Прохоровна.

– Глупо, конечно, – Катя улыбнулась, словно извиняясь. – Но мне с утра дали один талисман и сказали, что он исполняет желания. Точнее, одно желание. И я могу его загадать. Вот я и загадала – устроиться на работу.

– Что за талисман? – заинтересовался Кошелев. – Я тоже такой хочу.

– Расскажите про талисман, Катерина, – попросила госпожа Гольц. – Я люблю такие истории.

– Да нет там особой истории. Мой сосед – коллекционер, у него собрано много разных странных вещиц в квартире. Одна из них – русалка.

– Русалка? – хором спросили Эмма Григорьевна и Снежана.

– Да, деревянная русалка. И с ней связана легенда – будто бы она исполняет желания. Сосед с восьмого этажа показал ее мне и предложил загадать свое. Я, конечно, понимала, что все это шутка, – смущенно сказала Катя. – Но все равно у меня было ощущение, будто эта фигурка мне помогает.

– Почему же обязательно шутка? – красивым баритоном вопросил Шаньский. – Может быть, наш скепсис в данном случае неуместен. Мир непознанного – огромен, Катенька, просто огромен.

– Вот именно, – желчно заметила Орлинкова. – И хочу напомнить, уважаемый Юрий Альбертович, что у нас с вами этого непознанного – целые залежи. Вы мне обещали предоставить отчет по ноябрю – и где же он?

Шаньский страдальчески посмотрел на Эмму Григорьевну, но главного бухгалтера такими взглядами было не прошибить.

– Не смотрите на меня, как пес, забывший, где закопал любимую косточку. Пойдемте-ка со мной, выясним кой-какие подробности.

Орлинкова увлекла вздыхающего Шаньского за собой, Снежана убежала с чашкой кофе в кабинет, Кошелев пошел по коридору, разговаривая с маленькой Натальей Ивановной, Шалимова незаметно испарилась. Возле Кати остался Подлый Очкарик, он же Незаменимый Товарищ, он же Таможенник, он же Андрей Андреевич Капитошин.

– Первый раз слышу, как вы что-то о себе рассказываете.

Катя воззрилась на него, ожидая подвоха, но Капитошин, кажется, был серьезен.

– Зря рассказала, – призналась она. – Растерялась, когда Эмма Григорьевна спросила.

– Да, Эмма Григорьевна – как танк: переедет и не заметит. Но почему зря? Боитесь, что выдали секреты вашего соседа? Или просто не хотите ничего лишнего о себе сообщать?

Он проницательно взглянул на нее из-под очков.

Катя хотела отшутиться, но второй раз за день поймала себя на том, что от внимательного взгляда человека напротив ей хочется рассказать ему обо всем, пожаловаться на жизнь и спросить, что же делать дальше. «Да-да-да: – проворковал саркастический внутренний голос. – А потом уткнуться ему в рубашку, всхлипнуть и ждать, пока он погладит тебя по волосам… Мы это сегодня уже проходили. Тьфу! В лучших традициях голливудских мелодрам».

Катя опомнилась.

– А мне нечего о себе сообщить, – вымученно улыбнулась она. – У меня совершенно неинтересная жизнь.

Андрей Андреевич покачал головой, поправил очки и снова стал язвительным молодым прохвостом, каким привыкла воспринимать его Катя.