– Но зачем? Зачем???

„Ты ничего не знаешь о своем муже, – повторил сочувствующий внутренний голос то, что говорил ей раньше. – Ты ни о ком из них ничего не знаешь. Что они делают, когда тебя нет дома? Кто из них прячется, а кто ходит в магазин? Женщины знали, что Артур убил старика? Не могли не знать, ведь так?“

Десятки вопросов обрушились на Катю, и самый главный был – что ей делать дальше.

– Что мне делать? – беспомощно спросила она у мрачных деревьев, возвышавшихся над ней. – Мой муж убил человека, украл у него русалку, спрятал. А свекровь и золовка наверняка все знали и молчали. Что они предприняли? Бегают по району, ищут меня?

Словно в ответ на ее слова невдалеке раздался негромкий свист, и ему ответил чей-то крик от домов. Мигом насторожившись, Катя привстала со скамейки, напряженно вглядываясь туда, где светил один-единственный фонарь.

Несколько фигур остановились под ним. Приглядевшись, девушка узнала шпану, ошивавшуюся возле соседнего подъезда. „Этим-то что здесь надо?“ – подумала она, похолодев от отвратительного предчувствия.

Предчувствие подтвердилось, как только одна из фигур пошла вперед по тропинке, глядя себе под ноги.

„Он… он что, ищет мои следы?“

Она отступила от скамейки назад, к деревьям, и тут же негромкий вскрик показал, что движение выдало ее – девушку заметили.

– Санек, вон она! – крикнул один из парней, показывая на Катю. – Эй, ты куда?

И прибавил грязное ругательство, от которого она оцепенела.

Побледнев, Катя стояла за скамейкой, глядя, как подростки приближаются к ней. В голове билась единственная мысль: „Это происходит не со мной“. Она помнила грубые тупые лица – с глазами, глубоко запавшими под надбровными дугами, с тонкими губами и низкими лбами. Не зря она так их боялась. Выродки.

У нее оставалась тень надежды на то, что все обойдется. Потому что не может быть все так отвратительно. С ней, Катей Викуловой, не может!

– Цыпа, – громко позвал один из парней, идя по тропинке уверенным раскачивающимся шагом. – Куда пошла? На скамейке-то удобнее!

Кто-то позади него заржал, другие двое перешли на бег. Расстояние между ними и Катей стремительно сокращалось. Девушка хотела закричать, но не смогла. Она молча развернулась и бросилась бежать в лес.

– Саня, гони ее!

– Стой, сука, куда?

– Чертова шлюха!

Лес взорвался криками. Сонный и спокойный пять минут назад, теперь он превратился в ловушку, в глубину которой загоняли Катю. „И никто не выйдет на крик, – крутилось у нее в голове, пока она мчалась, перепрыгивая через сугробы. – В этом районе никто не выходит на крики“.

Она услышала сопение сзади, метнулась вправо, затем влево и, не оглядываясь, помчалась, пытаясь выбежать из парка.

Но шестеро бежавших за ней были быстрее и проворнее.

– Санек, левее бери! Уйдет, сука!

– Не уйдет!

Они играли. Они и не думали всерьез, что она на самом деле куда-то убежит от них. С азартом веселых молодых зверей, они загоняли добычу и были уверены в том, что им ничто не помешает поиграть с ней вволю, когда она окончательно обессилит.

Монстры. Чудовища этого леса, с лысыми головами, изуродованными лицами, омерзительными голосами. Выродки района, в котором никто никогда не выходит на крик.

– А, попалась!

Один из догонявших – страшный, тонкогубый, как вурдалак, – кинулся Кате под ноги, и она упала, выронив сумку. Не успев вскочить, упала снова и покатилась куда-то вниз, не заметив, что выбежала на склон оврага. Перед глазами бешено мелькали кусты, ветка хлестнула ее по лицу, и Катя провалилась в неглубокую яму, скрытую сугробом и кустами.

– Э, где она?

– Там, внизу, никуда не делась.

– Парни, я спускаюсь.

Вжавшись в снег, Катя, онемев, прислушивалась к мату, которым перебрасывались преследователи. У нее не было сомнений в том, что ей найдут через три минуты, максимум – через пять. „Они меня изнасилуют и убьют. Это нелюди. Мне никто не поможет“.

Она провела ледяной рукой по горячему лбу и вдруг разглядела на снегу перед собой русалку, выпавшую из кармана. Машинально взяла ее, стряхнула снег и вдруг отчетливо поняла, что все, что ей нужно, – это только загадать желание. Одно желание! Например, спастись от них! И тогда она спасется, и все будет хорошо.

Русалка лежала в ее руке, и время для Кати словно остановилось. Потемневшими глазами она смотрела на русалку, а в памяти ее прокручивалось все, что случилось с того момента, как она взяла с полки теплую фигурку. Она вспомнила, как устроилась на работу, как гуляла с собакой Вотчина, как он рассказывал ей о том, что бережет свое желание. И как его убили.

В глубине ее души поднималось чувство, что она собирается сделать что-то неверное – то, что поможет ей только на время. А потом все вернется на свои места. Только в этом „потом“ у нее не будет русалки, глядящей черными провалами глаз, изогнувшейся так, словно она собирается нырнуть в снег. Катя не могла объяснить свою уверенность, но знала, что фигурки у нее не будет.

Слева от Кати темнел какой-то предмет, который она поначалу приняла за короткую ветку. Но, взяв его в руки, обнаружила, что это обломок от лыжи снегоката – прочный, ребристый. Катя спрятала русалку в карман пуховика, закрыла его на „молнию“. Собрала остатки мужества. И поднялась из своего укрытия – как раз вовремя для того, чтобы увидеть всех шестерых, спустившихся в овраг.

Они окружили ее полукругом – ухмыляясь, перебрасываясь похабными репликами, готовясь повалить ее на затоптанный снег. Катя смотрела на них, но теперь видела не монстров, каждый из которых был сильнее нее, а подростков – низкорослых, уродливых, туповатых. Вшестером они были силой, с которой она не смогла бы справиться. Вшестером. Но не по одному.

– Чего ждем? – спросила Катя, мысленно прикидывая, кто из них наиболее опасен. Выходило, что самый старший на вид, коренастый – тот, который назвал ее цыпой.

– А ты куда-то торопишься?

Они заржали, и в ту же секунду, воспользовавшись их расслабленностью, Катя рванулась в сторону и ударила ближнего, стоящего к ней.

Это был не настоящий удар – куском обломившегося полоза она полоснула ему по лицу наискось, вцепившись в черный скользкий пластик изо всех сил, чтобы удержать его.

– А-а-а! – Парень с криком отшатнулся, зажимая рукой подбородок, из которого на снег закапали темные капли.

– Чуваки, у нее нож!

– Вот стерва!

Не теряя ни секунды, девушка бросилась бежать вверх по склону оврага. Пробежать ей удалось несколько метров, а затем она начала карабкаться, молясь о том, чтобы не скатиться обратно. Полоз в руке мешал, и она не задумываясь, сунула его в зубы.

– Стой, сучка!

Обернувшись, Катя увидела троих подростков, лезущих прямо за ней. Двое других остались стоять возле раненого. Остановившись на секунду, она подождала, пока один из преследователей приблизится, и лягнула его ногой по голове. Удар был слабый, но и его хватило, чтобы парень, потеряв равновесие, покатился вниз, увлекая за собой второго.

Не прислушиваясь к ругательствам и угрозам, доносившимся снизу, Катя лезла вверх – туда, где из-за снежного края вырастали стволы деревьев.

„Только бы не свалиться. Только б не свалиться“.

Бросив короткий взгляд через плечо, она увидела, что последний из ползущих за ней отстал. Неудивительно: Катя карабкалась как зверек – цепкий, проворный, быстрый. Страх по-прежнему оставался в ней, но больше не парализовал движения, не мешал думать и просчитывать действия на шаг вперед. Страх стал ее помощником. От него чутье обострилось, и она безошибочно понимала, куда можно ставить ногу, а какой участок пути нужно обогнуть, чтобы не съехать вместе с лавиной снега.

Когда она выбралась из оврага, то даже не обернулась, чтобы не тратить драгоценного времени. Она опередила их, и опередила изрядно, но у нее не было никаких сомнений в том, что на прямой они быстро наверстают упущенное.

Ей нужно укрытие. Оставаться в парке было равносильно смерти, и Катя, тяжело дыша, побежала обратно к домам, по фасадам которых были разбросаны редкие желтые квадратики освещенных окон.