Она замялась, окинула Илюшина неуверенным взглядом. Макар понимал, что сейчас его оценивают и от результатов оценки зависит, придется ли ему гулять по селу еще два часа или он проведет их в теплом доме с красными занавесками на окнах.

„Молодой парнишка, ровесник Кольке моему… Вроде ничего, славный. Курточка-то какая тоненькая на нем, господи!“ Вид илюшинской курточки решил дело окончательно.

– Нечего вам морозиться, – сказала хозяйка. – У нас пока посидите. В вашей одежке только и бродить!

Макар радостно поблагодарил ее и мысленно сказал спасибо тонкой финской альпинистской куртке. Куртка выглядела худой и скромной, при этом защищала его от любых морозов. Но ноги в утепленных ботинках уже начало покалывать, поэтому приглашение пришлось как нельзя кстати.

Дом, в который пригласили Илюшина, оказался уютным и не очень большим – куда меньше, чем казался снаружи. Ковры на стенах, стол с белой скатертью у окна, иконы над полкой с швейной машинкой…

– Я шью, – объяснила хозяйка, заметив изучающий взгляд гостя. – Шестеро мальчишек у меня – на всех покупать одежду замучаешься. Да и своя-то качественнее. Старший мой, правда, в городе живет, теперь там штаны-куртки покупает. А то бы и его обшивала.

„Шестеро детей!“ Макар пристально взглянул на хозяйку дома. На первый взгляд он дал ей лет сорок с небольшим, но теперь подумал, что ошибся, и она старше. Крепкая, румяная, с веселым лицом, она была бы красавицей, если бы не шрам на левой щеке: он начинался от виска и обрывался ровно в ямочке, появлявшейся от улыбки.

– Наталья меня зовут, – сказала хозяйка. – Наталья Алексеевна.

– А я Макар.

– Хорошее у тебя имя. Ну, снимай курточку свою, Макар, садись за стол.

Из-под стола навстречу Макару выдвинулась рыжая кошка, выгнула спину и встопорщила короткую шерсть. Вторая, черно-белая, неслышно спрыгнула откуда-то сверху и, торчком подняв пушистый, как у енота, хвост, ревниво мяукнула. Илюшин рассмеялся, погладил кошек. Ему нравились и приветливая красивая хозяйка, и дружелюбные кошки, и светлая теплая комната с рукодельными занавесками. „Интересно, где ее дети?“

– Мальчишки-то мои кто в школе, кто в институте, – отвечая на невысказанный им вопрос, объяснила Наталья, доставая чашки из старого буфета. – Старшие только на лето и приезжают. А младших отец из школы заберет после обеда. Каникулы у них скоро, такой бедлам начнется! – Она покачала головой. – Хоть сейчас отдохну, с тобой поговорю.

Наталья присела, провела ладонью по голове, приглаживая русые волосы, только начавшие седеть на висках.

– Рассказывай, что тебе в Кудряшове зимой понадобилось. У нас летом хорошо, а сейчас-то и нет никого, и пойти некуда. Или ты не отдыхать приехал?

Илюшин открыл рот, чтобы повторить свой рассказ о бедном студенте, и вдруг неожиданно для себя интуитивно почувствовал, что врать не надо. Более того, он почему-то проникся уверенностью, что стоит ему рассказать придуманную историю, и его тут же выставят из дома. Макар не анализировал то, что подсказывало ему чутье, не искал объяснений – у него было очень мало времени, и он быстро принял решение.

– Сейчас, – сказал он, расстегивая сумку. – Вот. Я приехал, чтобы узнать кое-что об этой штуковине.

Он положил на стол деревянную фигурку русалки. И увидел, как заинтересованность в глазах хозяйки сменяется изумлением. Наталья наклонилась к русалке, недоверчиво хмуря брови, ахнула и схватила фигурку.

– Господи, быть такого не может!

– Вы что, видели ее раньше? – не поверил Илюшин.

– Видела? Скажешь тоже, видела! Да с этой красавицы, может, все счастье мое и началось! Уж не знаю теперь, она ли тому причиной или нет, но только запомнила я ее крепко, на всю жизнь. Что так смотришь на меня? Не веришь?

Илюшин ей верил. Он никак не мог поверить собственной удаче, благодаря которой первый же встреченный им человек оказался тем, кто был ему нужен.

– Думал, придется вас не один день разыскивать, – честно признался Макар, – да и не знал, кого искать. Расскажете мне про русалку, Наталья Алексеевна? А я вам открою, зачем мне это понадобилось.

После того как Наталья отдала русалку соседке, она забыла про фигурку. Нежданное счастье, свалившееся на нее, было слишком огромно, чтобы она могла думать о чем-то другом. Все девять месяцев, что Наталья носила ребенка, она прекрасно выглядела, но – странное дело – теперь собственная внешность стала для нее совсем неважна. Все ее мысли были только о мальчике, который у нее родится.

После рождения малыша она не только не подурнела, но стала еще привлекательнее. Ребенок казался ей ангелом – маленький, невинный, дивно пахнущий молочком, с нежнейшим пушком на макушке. Ее собственный маленький ангел, копия мужа. Она тетешкалась с ним, могла возиться с утра до вечера, укачивала, убаюкивала и умилялась до слез каждому его агуканью. На нее снизошло счастье, которого она даже представить себе не могла, и все мысли о собственной непривлекательности, о том, что муж не любит ее, стали казаться мелкими и незначительными.

Но по иронии судьбы еще во время беременности Натальи Николай не на шутку влюбился в собственную жену. Он недоумевал: за короткое время она стала совсем другой. Похорошела несказанно, держалась гордо, в глазах мелькало что-то загадочное, манящее. Ему никогда не нравились беременные, но с Наташкой вышло иначе: его возбуждала кошачья тягучесть ее жестов, ее округлившиеся формы, и то, что соски у нее теперь были постоянно приподняты и просвечивали сквозь платье. Когда Николай поймал себя на том, что хочет врезать соседу, с которым жена перебрасывается шутками через забор, ему стало смешно.

– Ревную я ее, что ли? – спросил он самого себя.

И уже без всякого смеха честно признался, что да, ревнует.

Теперь Наталья вела себя с ним по-другому: не ловила каждое слово мужа, не бежала сломя голову исполнять любое его пожелание, не затихала робко, если он сердился. Погруженная в себя, она стала холодновата с Колькой, и это тоже было странным и притягательным. Ему нравились такие женщины – с изюминкой, с загадкой.

После рождения сына Колька преисполнился детским восторгом перед женой, родившей ему такого отличного парня. И когда Наталья ухитрилась забеременеть вторым, еще кормя грудью Сережку, оба смеялись от радости. Тогда-то Наталья первый раз заметила, что муж смотрит на нее другими глазами, и не поверила себе. Но Николай и в самом деле пытался проявлять ласку и, кажется, побаивался, что не угодит жене.

Накануне вторых родов Наталья разделась догола, встала перед большим зеркалом, пристально оглядела себя – первый раз за весь прошедший год.

– Красавица, – протянула она, любуясь большим, как арбуз, животом. – Как есть, красавица. Ой, хороша ты, Наташа свет Алексеевна.

И пошла выплясывать как была, нагишом, придерживая живот, в котором возмущенно брыкался собиравшийся вот-вот родиться Сеня.

С тех пор Наталья рожала одного ребенка за другим. На четвертом над ними стали в селе подтрунивать – мол, Колька одних пацанов своей бабе делает, а сами, видать, стараются девчонку получить, все успокоиться не могут. Колька с женой не обращали внимания на смешки, понимая, что им попросту завидуют. Наталья рожала легко, быстро и с каждым ребенком по-прежнему хорошела. Николай трудился на работе и по дому и чувствовал себя счастливым в окружении детей и жены. Каждый из них получил то, что хотел, и после окончательного развала колхоза они, недолго посовещавшись, решили остаться в селе. Николай организовал на пару с приятелем небольшую лесопилку, и хотя доход она приносила небольшой, им хватало на жизнь. Мальчишки в семье Котиков росли здоровые, славные и все, как один – копия отца. Наталья баловала каждого, пока они были маленькими, но после пяти лет воспитывала в строгости. Была у нее удивительная способность – она чувствовала, когда ей врут, – и все ее сыновья с детства усваивали, что мать обманывать нельзя. Во-первых, нехорошо, а во-вторых, все равно бесполезно.