С другой стороны, пришло время, когда „видно будет“, и Катя оказалась в растерянности. Ничего не было видно. Она не знала, что делать дальше, и никто не мог ей подсказать. И Андрей в последнее время вел себя как-то странно. Он по-прежнему подшучивал над ней, смеялся, но за его шутками и смехом Катя чувствовала напряжение, и это ее пугало.

Он ничего не предлагал, а она ничего не просила, и ее положение стало неопределенным и оттого глупым. Кто она для него? Что он думает об их отношениях? Проще всего было спросить у него, но Катя боялась ответа и трусливо пережидала очередной день, мысленно вздрагивая, когда ей казалось, что Капитошин собирается завести серьезный разговор. Но он не заводил. Они вообще не говорили ни о чем серьезном с тех пор, как она отдала русалку Макару, – только спали вместе, завтракали, перебрасываясь пустыми фразами, работали, не видя друг друга, и возвращались домой. Ночью Катя снова становилась счастливей – до тех пор, пока Андрей не засыпал, отодвинувшись от нее.

„Он меня приютил на время, а теперь не знает, как избавиться“, – чуть не плача, ныл Щенячий голос.

„Ну да, – соглашался Циничный. – Поматросил и собирается бросить. Но как порядочный человек испытывает угрызения совести“.

Катя затыкала оба голоса, но сама не могла не замечать, что отношение Андрея к ней изменилось. Он стал сдержаннее, и пару раз она ловила себя на том, что боится подойти к нему вечером, чтобы обнять. Ей было страшно, что он поморщится, или отшутится, или честно скажет, что ему не хочется, чтобы она его обнимала. „Мне нужно поговорить с ним“, – внушала она себе, но не могла начать разговор.

„Может быть, он хочет, чтобы я съехала? Может, он привык жить один?“ – Катя задавала себе бесчисленные вопросы, ни на один не могла ответить, и сама придумывала очередную мелочь, портившую ей настроение на целый день:

Катя разложила по ящикам документы, выключила компьютер. Был конец рабочего дня, и большинство сотрудников уже разошлось. Расходились не маленькими компаниями, как раньше, а поодиночке. С тех пор как они проиграли тендер, все словно чего-то ждали, и ожидание было напряженным.

Ее вывел из раздумий голос Андрея.

– Катюха, ты готова?

Она кивнула, не глядя на него. Капитошин задержался на секунду возле ее стола, собираясь что-то сказать, но передумал.

– Жду тебя в машине, – суховато бросил он.

По дороге домой оба молчали, и Катя все отчетливей ощущала, что между ними стоит что-то невидимое, тяжелое, мешающее им обоим относиться друг к другу, как прежде.

„Он не знает, как сказать мне, чтобы я уехала“.

„Он устал от наших отношений“.

Они поднялись в квартиру, и Капитошин пошел на кухню, а Катя встала перед темным окном, на которое они так и не купили шторы.

„Тебе надо собирать вещи и уезжать, – трезво сказал Циничный. – Что ты хочешь выяснить? А главное – ты уверена, что хочешь что-то выяснять?“

„А вдруг… А если… – заныл Щенячий. – Нет, надо остаться! И вообще, нам некуда ехать!“

В комнату вошел Андрей, остановился в дверях.

– Над чем задумалась? – безразлично спросил он.

Не слушая ни Циничного, ни Щенячьего, Катя обернулась к нему, помедлила чуть-чуть, собираясь с духом, и неожиданно для самой себя сказала:

– Над тем, что мне нужно собрать вещи. Я уезжаю, Андрей.

Сергей отложил листы в сторону и запрокинул голову, так что хрустнули позвонки. Поводив подбородком вправо-влево, он снова потянулся за распечаткой. Он сверял каждого из сотрудников „Эврики“, смотрел все его звонки за последние месяцы, но пока ни один номер не совпал с имеющимися у него номерами „Фортуны“.

Бабкин понимал, что ловит призрачную удачу за хвост, и вовсе не обязательно, что поймает ее. „Крот“ мог быть из другого списка – точно так же, как и тот сотрудник „Фортуны“, с которым он связывался. Он мог звонить с другого телефона. „Фортуна“ могла выйти на „крота“ через третье лицо, и тогда предстоит искать его, а это удлинит время поиска и усложнит работу на порядок.

Передохнув от мельтешащих в глазах цифр, Сергей взял очередной лист и сразу выхватил глазами знакомый номер. Он ему уже встречался. Просмотрев список работников „Фортуны“, Бабкин выяснил, что номер принадлежит личному водителю генерального директора. Он снова покрутил шеей, недобро улыбнулся и выписал на бумагу имя человека, созванивавшегося с водителем генерального директора регулярно на протяжении последних полутора месяцев.

„Снежана Кочетова“.

Бабкин отложил списки и набрал номер Илюшина.

– Привет, – сказал он. – Как я и говорил, даже при отсутствии везения кропотливая работа все равно даст результаты. Похоже, я только что нашел нашего „крота“.

– Почему? – спокойно спросил Андрей. – В принципе, я ждал такого ответа. Только объясни, пожалуйста, почему.

Катя обернулась, со страданием посмотрела на него. Он снял очки и вертел их в руках, держа за тонкие поблескивающие дужки.

– Потому что мне тяжело, – тихо сказала она. – Мне стыдно.

– Перед твоим мужем?

– Перед самой собой. Мне нужно, чтобы все это закончилось, и тогда я смогу…

Она не сказала „вернуться к тебе“, так как вдруг поняла, что не знает: хочет Капитошин ее возвращения или нет. Он молчал, стоя возле двери, и по его лицу невозможно было понять, о чем он думает.

– Совесть тебя замучила, – протянул он в конце концов. – Я, конечно, предполагал, что этим закончится…

– А я не хочу, чтобы этим заканчивалось, – не сдержалась Катя. – Не хочу, понимаешь?!

Андрей не сделал попытки подойти к ней, не сказал ничего утешительного, не пообещал, что ничего не закончится, как втайне надеялась Катя… Вместо этого он просто спросил:

– А чего ты хочешь?

„Хочу остаться с тобой и быть счастливой“, – хотела сказать Катя, но это была неправда. Все то время, что она была с Капитошиным, ее терзала мысль о том, что она поступает нехорошо, и от этой мысли все счастье куда-то пропадало. „Хочу уйти от тебя“, – но и это тоже было неправдой. „Хочу, чтобы кто-то взял на себя ответственность за то решение, которое я приму“.

„Вот! – шепнул кто-то из ее голосов. – Наконец-то ты сказала правду“.

– Я хочу пожить отдельно, пока идет следствие. Артуру нужна будет моя помощь… я не знаю… передачи, посылки… как это все называется? А потом, когда все закончится и я разведусь с ним, вот тогда… – Она запнулась и скомканно закончила: – Тогда не знаю. Посмотрим.

Капитошин по-прежнему молчал, и она попросила:

– Скажи что-нибудь. Пожалуйста.

Он усмехнулся.

– Надеюсь, ты начнешь реализовывать свою программу с завтрашнего утра, а не с сегодняшнего вечера? Кстати, если не секрет, где ты собираешься жить?

– Найду комнату. Сниму в общежитии. Что-нибудь придумаю.

Капитошин сделал неопределенный жест рукой, изображавший согласие, вышел из комнаты и зашумел тарелками на кухне. Катя постояла еще немного, чувствуя, как ее охватывает серая тоска, и пошла за ним.

– Ты мог бы сказать, что подождешь меня, – остановившись на пороге, произнесла она. – Или сказать, что не будешь ждать. Ты мог бы сказать хоть что-нибудь, чтобы я поняла, как ты к этому относишься.

– Ты не уходишь в армию, кажется, чтобы я обещал тебя ждать, – бросил Андрей. – И тем более не на войну.

Катя молча кивнула. Конечно. Не в армию. И тем более не на войну. Глупо было и спрашивать.

– Пойду соберу вещи, – тихо сказала она.

Голос Капитошина догнал ее, когда она уже была в коридоре.

– Я тебя подожду, разумеется, – буднично проговорил он ей вслед. – Глупо было и спрашивать.

Утром они с Андреем опоздали на работу, и потому Катя вбежала в офис, предчувствуя очередной скандал с Шалимовой. Но вместо злорадно поджидающей ее Аллы Прохоровны увидела возле своего стола Снежану. Глаза у той были красными и опухшими, а губную помаду она съела, что означало для Кочетовой крайнюю степень волнения.

– Привет, Снежан. Что случилось?

– Мне надо с тобой поговорить. Срочно! – выпалила та и потянула Катю за собой в привычное убежище – в женский туалет.