– Я все понимаю, – сказал Макар. – Большое спасибо, что согласились помочь.

Он вышел из дома, провожаемый двумя огромными палевыми псами-кавказцами, и плюхнулся в тарахтящую машину.

– Теперь куда? – недовольно спросил водитель. – В Москву, что ли?

– Обратно едем, в Кудряшово. До Москвы я уж как-нибудь без тебя доберусь.

Снег скрипел под ногами, пока Макар перебегал улицу до дома Натальи Котик. Пес по кличке Малый нехотя брехнул из подворотни и заволновался, когда Илюшин попытался открыть щеколду.

– Макар, ты, что ли? – спросили от крыльца. – Погодь, сейчас открою.

Наталья Алексеевна впустила гостя, и Малый радостно завилял хвостом.

– Смотреть на твою курточку страшно, – проворчала женщина, ведя Илюшина в теплый натопленный дом, в котором пахло печкой. – Воспаление легких подхватишь не дай бог. Мой Санька заболел как-то, думала, не вылечу, и пришлось…

– Наталья Алексеевна, – перебил Макар. – Я фотографии привез. Пожалуйста, посмотрите на них внимательно.

Он разложил на столе листы, пришедшие от Бабкина, и сбросил куртку, напряженно ожидая, что скажет хозяйка.

Наталья надела очки и неторопливо рассмотрела все снимки, задержавшись на том, где Юрий Альбертович позировал фотографу, гордо выпрямив спину и выпятив подбородок.

– Интересный мужчина, – отметила она.

– Вы его знаете? – подобрался Илюшин.

Она покачала головой:

– Нет, Макар, никого я здесь не знаю.

Наталья сняла очки, виновато посмотрела на него.

– Никого… – огорченно повторил тот. – Ну что ж… значит, не повезло на этот раз. Хорошая у меня была версия. Простая и все объясняющая. Ладно. Спасибо, Наталья Алексеевна.

Он взял первый лист, на котором сотрудники „Эврики“ стояли группой и улыбались в объектив, и прочитал подпись Сергея под фотографией. Да, здесь были все пятнадцать человек, работавших на Кошелева. Илюшин уже рассматривал дома фотографии и потому знал, что никого не забыли. Снимки были сделаны восемь месяцев назад, и за прошедшее время уволилась лишь одна женщина, на место которой взяли Катю Викулову.

– Викуловой здесь нет, – вслух подумал Макар. – Она была бы подходящей кандидатурой, если бы не ее алиби. Хотя Ашотяны могут и врать, конечно. Но это мне уже никак не проверить. И нет Натальи Гольц… Конечно, очень сомнительно, но все-таки…

– Давай еще раз твои фотографии посмотрю, – предложила Наталья, переживая за парнишку. – Вдруг и в самом деле узнаю кого…

Илюшин видел, что она и первый раз очень внимательно изучила снимки, и понял, что Наталья просто жалеет его, но протянул ей листы и предупредил:

– Наверное, тот человек очень изменился. Много лет прошло. У него может быть другая прическа, манера держаться, и уж точно он должен быть по-другому одет. Попробуйте, Наталья Алексеевна.

Снова нацепив очки, она проглядела фотографии. С каждым листом, который Наталья откладывала в сторону, Илюшин ощущал, что и без того слабая надежда исчезает окончательно. В конце концов в руках у нее осталась копия последнего снимка, в который она вглядывалась, нахмурившись, словно пытаясь вспомнить что-то.

И вдруг подняла на Макара расширившиеся глаза и недоверчиво произнесла:

– Это же… это же…

Илюшин быстро наклонился к снимку, посмотрел на лицо, которое фотограф взял крупным планом.

– Как же так? – выдохнула Наталья Котик. – Столько лет прошло! Мы-то думали…

– Кто это? – резко спросил Макар. – Имя!

Наталья назвала имя, ничего не сказавшее Илюшину. Но секунду спустя он понял.

– Вот кто… – медленно протянул он. – Наталья Алексеевна, вы уверены? Посмотрите еще раз, прошу вас.

– И смотреть нечего. Хочешь – дождись Кольку моего, он тебе то же самое скажет. Ох, что время-то с людьми делает…

– А еще интереснее – что оно с ними не делает, – сказал Макар, собирая фотографии и прикидывая, согласится ли таксист, задержавшийся у своего родственника в Кудряшова, отвезти его в Темниково немедленно или придется ждать. – Наталья Алексеевна, дайте расписание электричек, пожалуйста.

В „Эврике“ было шумно – все обсуждали увольнение Шаньского. Две „девочки“ из бухгалтерии с утра пару раз успели шмыгнуть мимо Кати в кабинет Снежаны, якобы по делам, но Катя прекрасно понимала, что там перемывают кости Шаньскому.

Ей было жалко Юрия Альбертовича, а потому, когда „девочки“ попробовали посплетничать и с ней, она оборвала разговор и довольно резко сказала, что не видит предмета для обсуждения. Те обиделись, отправились к „мальчикам“ в таможенный отдел, но там их быстро шугнул Капитошин, и Катя слышала, как они, возвращаясь обратно, ругают высокомерного Таможенника.

Человек, опознанный Натальей Котик, чувствовал себя так, словно его обложили и вывесили повсюду красные флажки, за которые не прорваться. Он кивал, вслух удивлялся вместе с остальными поведению Шаньского, ругал и сочувствовал ему, а сам все время ощущал опасность.

Интуиция у него была развитой. Он знал, что нужно собирать вещи и исчезать следом за Шаньским – но так, чтобы никто не смог его найти. Не было никаких видимых признаков опасности – наоборот, все, казалось, успокоилось после того, как узнали виновника проигрыша фирмы в тендере. Но человек знал, что появление сыщика в фирме не сулит ему ничего хорошего, и ощущал угрозу, исходившую от крупного, похожего на медведя, насупленного мужика, дважды заходившего накануне.

Поэтому человек методично копировал данные с компьютера, быстро просматривал документы, откладывая нужные и отбирая все, касавшееся его лично. Он знал, что сегодняшний день будет последним, проведенным им в этом кабинете, и тщательно убирал все по ящикам, расставлял на полки по старой привычке оставлять за собой порядок. Он не успел придумать никаких объяснений своему исчезновению, но это было и не нужно: гораздо важнее было исчезнуть отсюда навсегда, пока в коридоре снова не появился насупленный мужик с медвежьими повадками. Или кто-то другой вместо него.

Человек проходил по коридорам, кивал, когда к нему обращались, а в голове у него часы отсчитывали время, оставшееся до вечера. Пять часов. Четыре часа. Три часа.

Он все время был словно на иголках. Даже пару раз хотел сорваться до окончания рабочего дня и уже брал пакет с отложенными бумагами, но в последний момент решал не дергаться, не привлекать к себе излишнее внимание. Дотянуть до вечера пятницы, тем более что день сокращенный, уйти как ни в чем не бывало – а там наступят два выходных. А в понедельник его уже здесь не будет. И в городе этом не будет. Был человек – и исчез.

Чтобы не проводить оставшееся время впустую, человек обдумывал, куда уедет. Тогда, с Вотчиным, все случилось неожиданно, поэтому он не оставил никаких запасных путей. Глупо получилось, потому что ведь он, собственно, не собирался убивать коллекционера, это вышло само собой. Но теперь надо все разложить по полочкам, прикинуть, в какой глуши можно спрятаться, потому что его будут искать, обязательно будут. Особенно когда он не придет в понедельник и его телефон не будет отвечать на звонки.

Два часа до окончания рабочего дня.

Полтора.

За час до конца работы человек понял, что не сможет больше выдержать ожидания. Он оставался внешне спокойным, как обычно, но внутри что-то сжималось от страха, и два раза он вздрагивал, когда шел по коридору и слышал, как открываются на их этаже двери лифта. „За мной придут“, – отчетливо говорил кто-то внутри его головы, и как ни сопротивлялся человек этому голосу, в конце концов он смирился с тем, что паника сильнее разума. Ему хотелось бежать отсюда, и он решился.

Человек взял заранее приготовленный пакет и обвел взглядом кабинет. Из смежной комнаты раздавались голоса, и он продумал, что скажет, когда будет брать пальто из шкафа. У него мелькнула мысль, не стереть ли повсюду свои отпечатки пальцев, но он тут же отругал себя за нее – мысль была бессмысленной и показывала, в каком состоянии он находится.

Он сел за стол, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, чтобы прийти в себя. Это подействовало. Человек встал, взял сумку, пакет и вышел в соседнюю комнату. Надевая пальто, бросил короткую фразу подчиненным, исчерпывающе объяснявшую его уход. „Думаю, с остальными прощаться не будем“, – усмехнулся он про себя, распахнул дверь, ведущую в коридор, и замер.